Боевой расчет «попаданца» - Страница 45

— Товарищ, сержант, а вы…

— Да я, я. Поднимайся, пошли винтовку искать.

Представляете, этот оболтус ухитрился задремать на посту и проснуться только тогда, когда его винтовка, лязгнув, улетела под откос. Не придумав ничего лучше, начал орать, благо взвод наш ехал в той же теплушке. За потерю боевого оружия красноармейца Коновалова ждал трибунал. Без вариантов. В стрелковом полку потерю винтовки, может, и удалось бы скрыть, списав ее как поврежденную или утерянную в бою, но в зенитной батарее такие фокусы не пройдут. Вот и приказал я Сашке прыгать — если найдет свое оружие, то, может, и выкрутится. А сам я прыгнул, потому что нельзя его одного оставлять. Восемнадцать лет парню, кроме своего партией забытого района, ничего не видел, по железной дороге второй раз в жизни едет.

Сашка забирается на насыпь, и мы рысью движемся в обратную сторону. Надо торопиться — найдет винтовку путевой обходчик, и все. Боевая трехлинейка с пятью патронами ему в хозяйстве пригодится. А если честный попадется и сдаст найденное оружие куда надо, то по номеру Коновалова быстро вычислят и еще хуже будет. Хотя, куда уже хуже. Пока Сашка до наших докричался, пока я проснулся, пока понял, минуты три-четыре прошло, а при такой скорости это полтора-два километра. Проверить эти пятьсот, а с учетом допуска восемьсот-девятьсот метров железнодорожного полотна будет трудно, снегу по краям намело много.

— Ты когда проснулся, что-нибудь увидел?

— Что увидел? — не понимает Сашка.

— Ну, столб, дерево, может, проезжали…

— Рельсы на краю были сложены.

Так, уже легче. Первый штабель с рельсами нам попадается метров через пятьсот. Это явно не тот, слишком близко. Второй лежит через километр от первого. Мы идем, тщательно осматривая сугроб на откосе. Хорошо, что нет ни снега, ни ветра, а то замело бы дырку, и хрен мы ее нашли. А так, метров через сто я замечаю в сугробе узкую щель.

— Проверь, только осторожно. Топчи поменьше.

Сашка лезет вниз и через минуту поисков в снегу выпрямляется с радостным воплем, вскидывая над головой свою трехлинейку с примкнутым штыком. В винтовку вцепился обеими руками, как будто боится, что она опять выскользнет и исчезнет в сугробе. Когда он поднимается на насыпь, то я от радости отвешиваю незадачливому часовому отеческий подзатыльник. Сашка только втягивает голову в плечи и прячет виноватые глаза.

— Штык сними, а то еще глаз себе выколешь.

Коновалов меняет положение штыка на винтовке, и мы идем догонять ушедший эшелон, а это ой как нелегко будет. Обратно также идем по путям. Мартовское солнце пробивается сквозь облака и уже заметно пригревает. Самое тяжелое зимнее время мне удалось пережить в относительно комфортных условиях советской казармы. Комфортных по отношению к условиям на передовой, конечно. Приблизительно через час и пять километров пути мы добираемся до небольшой станции. За это время нас обгоняет еще один воинский эшелон, похоже, движение на этой ветке довольно интенсивное. На станции мы находим начальника и объясняем ему ситуацию. Пожилой, грузный мужчина в железнодорожной шинели ведет нас в свой крохотный кабинетик. Там он начинает крутить индуктор вызова черного телефонного аппарата, висящего на оклеенной выцветшими обоями стене.

— Маша! Это Никифоров. Михалыча мне дай! С Михалычем, говорю, соедини!

Неведомый Михалыч отвечает где-то через минуту, и начальник станции излагает ему ситуацию.

— Николай Михайлович, у меня тут два солдатика от эшелона отстали. Нет, не от этого, зенитчики они. Ну да, видимо, он. Еще стоит? Уже отправляется? А как же… Хорошо, жду.

Пока Никифоров ждет решения неведомого Михалыча, телефонистка Маша разъединяет долго молчащую линию. Начальник станции снова крутит ручку индуктора.

— Маша! Никифоров это. Мне снова Михалыча дай! Знаю, что линию долго занимаем, но очень надо. Надо, Машенька, надо.

Телефонистка, смилостивившись, снова соединяет с Михалычем, тот отвечает еще минут через пять.

— Слушаю, Никифоров. Так, так, понял, хорошо, Николай Михайлович, постараемся успеть. До свидания, Николай Михайлович!

Начальник станции вешает большую черную трубку и поднимает на нас свои усталые глаза, окруженные сеткой мелких морщин.

— Значит, так, ваш эшелон только что ушел, но приблизительно через час в Грязи прибывает литерный эшелон, меняет там паровоз и идет вслед за вашим. В Усмани он его догонит и перегонит, это ваш единственный шанс.

— Не возьмут нас в литерный, — падаю духом я.

— Может, и не возьмут, — соглашается Никифоров, — Михалыч с военным комендантом обещал поговорить, авось тот посодействует.

— А далеко до этих Грязей?

— Двенадцать километров, — отвечает начальник, — Грязи большая станция, узловая.

— За час дойти не успеем.

— Успеете, я вам дрезину дам, — успокаивает нас Никифоров, — только Михалычу, то есть начальнику станции Семенову, обязательно ее сдайте.

Раз, два, раз, два, вверх, вниз, вверх, вниз. Я такие конструкции только в кино видел, но никогда не думал, что самому придется поработать приводом такой штуки. Поначалу мы разогнались километров до пятнадцати, но уже через три километра у меня начинает ломить спину, а через пять я окончательно выдыхаюсь. А Сашка продолжает работать своим рычагом как ни в чем не бывало. Вот уж двужильный парень, и это без всякого спортивного железа, культуризма и бодибилдинга. Только хорошие гены, ничем не отравленная экология и физический труд на свежем воздухе. Даже полуголодная кормежка в запасном полку не смогла подорвать здоровье заряжающего. Раз, два, раз, два, вверх, вниз, вверх, вниз. Дорога пошла на подъем, Коновалов один уже не справляется, скорость падает, и я опять впрягаюсь в эту качку.