Боевой расчет «попаданца» - Страница 88

Сталин толкнул какую-то деревянную панель, которая оказалась потайной дверью. Из проема хлынул яркий свет.

— Проходыте, нэ стесняйтэсь. Вас все ждут.

Я прошел и оказался в большом, хорошо освещенном зале. Посередине стоял большой длинный стол. Именно он привлек мое внимание в первую очередь, и было чем. Главенствовали два огромных уже наполовину растерзанных осетра, вокруг теснились молочные поросята, некоторые почти полностью обглоданные. Стояли миски с черной и красной икрой. Буженина, балык, свежие овощи и заморские фрукты. А водка! А коньяк! Какие-то вина. И все в поражающих мозг количествах. Закралась мысль, что в наше время такого стола не бывает даже на белодомовском корпоративе.

Отойдя от первого шока, я пригляделся к сидящей за столом пестрой компании. Место во главе стола оставалось свободным, понятно для кого. Справа сидел известный персонаж в пенсне, около него суетился мелкий энкавэдэшный капитан. Слева от хозяйского места сидели комиссар с двумя шпалами и несколько, судя по кожаным курткам, летчиков. Кроме того, в компании удалось выделить пару танкистов в полковничьих званиях и мужичка лет сорока пяти в партикулярном костюме, очень похожего на завлаба третьесортного НИИ позднесоветских времен. Еще какие-то энкавэдэшники. Почему-то совсем не было артиллеристов. И кавалеристов тоже не было. И даже пехотинцев с моряками. В этом зале, среди суконных командирских кителей, коверкотовых гимнастерок, шпал в петлицах и комиссарских звезд на рукавах, моя «дезертирская» гимнастерка без ремня и с разодранным воротом смотрелась совсем неуместно.

— Проходыте, проходыте, — подтолкнул меня Сталин. — Лаврэнтий, освободи мэсто дорогому гостю.

Недолго думая, Берия прогнал вертлявого капитана в конец стола, но тот далеко не ушел. Воровато оглянувшись, выгнал «завлаба» с его места. Тот попытался возражать, но капитан ткнул его хитро сложенными пальцами в живот и пинком отправил в глубь зала. Еще раз убедившись, что его действия остались никем не замеченными, довольный капитан плюхнулся на честно завоеванный стул. Побежденный поднялся с четверенек и, что-то бурча себе под нос, побрел искать новое место.

Едва я присел за стол, как Сталин приказал:

— Штрафную дорогому гостю!

Злобно сверкнув стеклами пенсне, главный сталинский палач набухал мне граненый стакан водки с горкой.

— Пэй!

Я осторожно взял стакан в руку, водка перелилась через край, сбежала по стенкам, пролилась и закапала на укрывавший пол ковер.

— За победу! — громко, на весь зал провозгласил вождь.

— До дна, — мрачно процедил грозный нарком.

Вообще-то я человек почти не пьющий, в этом стакане моя полугодовая норма, но отказываться в такой ситуации нельзя. Кто-то, не помню кто, говорил мне, что водку из стакана надо пить так, как будто пьешь воду, главное, не поперхнуться. Водка обожгла пищевод. Стакан уже заканчивался, когда мое горло сделало непроизвольное глотательное движение. Тут же образовавшаяся адская смесь рванулась обратно.

Кха, кха, кхе… Жесткая шконка давила на бок, все так же светила тусклая лампочка и воняла параша. Приснится же такое! Если бы мне приснилась голая женщина, то в моей ситуации это объяснимо, это нормально. Но когда снится товарищ Сталин, пусть даже и одетый, то, по-моему, пора к психиатру, если уже не поздно. На попытку перевернуться на другой бок шконка отреагировала жалобным стоном. Ладно, потерпишь, скоро меня отправят дальше, а тебя будут полировать другие спины. Поворочавшись еще минут двадцать, я опять заснул, и мне ничего больше не снилось.

Глава 11

— Подъем!

На этот раз от сна к бодрствованию я перешел очень быстро.

— Шконку пристегни к стене, — приказал в открытую кормушку надзиратель, — после подъема лежать запрещено. За нарушение режима — карцер.

Я уже понял исключительность своего положения, но решил не драконить местного вертухая, в его распоряжении наверняка имелась масса незнакомых мне способов отравить заключенному и без того нелегкую жизнь. Поэтому дисциплинированно встал, кровать пристегнул. И без того почти заполненную парашу довел до предела заполнения. Теперь можно только ходить, стоять или сидеть. Впрочем, я уже и так сижу, даже когда стою или хожу.

На завтрак выдали миску синюшной перловой каши на воде, кусок рассыпающегося в руках хлеба, страшно подумать — что в него намешали — и кружку мерзкой бурды, именуемой чаем. Даже мой оголодавший организм воспротивился проникновению всего этого добра внутрь. Нехотя поковырял кашу ложкой, ободрал глотку колючим хлебом и залил все чуть сладковатой бурдой. Противно.

— Ничего, это только сначала не идет, — ободрил меня арестант, забирающий обратно посуду через кормушку, — к вечеру добавки попросишь.

Ну, это вряд ли.

— Разговорчики, — прервал наше общение надзиратель, и уже мне: — приготовься парашу выносить.

С парашей вышла заминка. Арестанты выносили ее вдвоем, одному мне полную емкость не поднять. Вертухай привел из другой камеры крайне недовольного типа мелкоуголовной наружности.

— Вот тебе напарник.

Тип попытался протестовать.

— Начальник, да я в натуре…

— Еще раз, сявка, пасть откроешь — в карцере сгною, — ласково пообещал вертухай.

Тип тут же заткнулся и злобно зыркнул на меня, как будто это я был виноват в его бедах.

— Ну, что замерз? Хватай и понесли.

Далеко уйти нам не удалось. Едва отошли от дверей камеры, как наткнулись на начальника тюрьмы. Вот принесла же его нелегкая!