Боевой расчет «попаданца» - Страница 82

— За мной!

Приземление на каменистую железнодорожную насыпь происходит довольно жестко, но на ногах удается удержаться. Подныриваю под сцепку между двумя цистернами, и сразу в нос бьет отвратительный запах горящей химии. Дернулся было пролезть под вагоны на другую сторону, но отшатнулся — с той стороны был просто огненный ад. Еще несколько минут, и займется этот эшелон, а рядом цистерны, а дальше вагоны со снарядами…

— Отцепляйте цистерны!

Народу набежало уже прилично, в том числе и мои орлы, но вытолкать весь состав им не под силу, а единственный маневровый паровоз неисправен и стоит без пара.

— Расцепляйте цистерны по одной!

А они на автосцепке! Приходится сначала прижимать цистерны друг к другу. Какой-то старший лейтенант ломом раздвигает соединительные муфты, и только потом удается откатить цистерну. Ее рама покрыта толстым слоем жирной гадости, состоящей из нефтепродуктов и осевшей на них пыли. Руки скользят, цистерна медленно набирает ход.

— Давай! Давай!

Бегом к следующей цистерне. Вонючий белый дым выворачивает наизнанку. Рядом со мной оказывается пехотинец с вещмешком и винтовкой за спиной, но без пилотки.

— Браток, не знаешь — что горит?

— Каэс, ее запах.

Горит целый вагон с бутылками КС, температура такая, что ближе десяти метров не подойти. Уже горят соседние вагоны, вот-вот загорится эшелон на соседнем пути.

— Давай! Давай!

Еще одна цистерна откатывается на безопасное расстояние. Вагон на соседнем пути уже горит, его пытаются тушить всем, что попадает под руку: водой, щебнем, железнодорожными тужурками и красноармейскими гимнастерками. Жар стягивает кожу.

— Давай! Давай!

Руки скользят по жирной гадости. Командир с двумя шпалами пытается командовать тушением пожара, но его мало кто слушает. Бегом обратно. На следующей цистерне слой гадости уже начинает плавиться и капать с рамы на пропитанную маслом землю. Оставаться на этой стороне невозможно, сматываюсь на противоположную.

Пожар захватывает новые вагоны, но и количество народу, принимающего участие в тушении, тоже растет, появились первые зачатки в организации. Страшно подумать, что будет, если пламя доберется до вагонов с боеприпасами. Откатываем товарные вагоны, КС успела прогореть, и дым становится черным, заодно и распространение пламени прекращается.

Короче, станцию отстояли, вагонов двадцать сгорело, не больше. Ожогов много было, но нашим повезло, обошлось, только запашок от нас шел… А еще меня волновал вопрос — чем руки отмыть? Смешно сидеть у еще дымящихся углей в десятке метров от вагона со снарядами и думать о чистоте рук! Как все-таки странно человек устроен. Или это защитная реакция на пережитую смертельную опасность. Меня, например, только минут через двадцать-тридцать трясти начинает. Так что терпите, товарищ военюрист, разговор, как я понимаю, нам предстоит долгий.

За трехчасовой разговор этот носатый выел большую часть моего ума. У меня самого шнобель не из маленьких, но я же не сую его во все дырки, тем более, если эти дырки в чужой голове. А этот сует, не стесняется. Никак не могу понять: то ли работа у него такая, и он ее добросовестно выполняет, то ли у него природная склонность к этим делам. Нарвался бы я на него год назад — он бы меня точно расколол, но сейчас я в местных реалиях уже пообтерся, на бытовых мелочах меня хрен поймаешь. Да и бабушкины рассказы о довоенной ленинградской жизни неожиданно помогли. Как выяснилось, носатый прокурорский в Ленинграде успел побывать и по центральным улицам пройтись. Но я-то по ним много лет ходил, благо центр города за последние сто лет практически не изменился, только названия некоторых улиц поменялись.

А ведь я у него даже не обвиняемым, а вроде как потерпевшим по делу прохожу. Начальство дивизионное решило дать делу ход и обратилось в гарнизонную прокуратуру. В суматохе боев про существование этой организации все забыли, а она, оказывается, есть и продолжает есть. И не только ест, но и дела расследует. Наше вот тоже, потому что вроде изменой Родине здесь не пахнет, так, одна часть у другой трактор отжала, почти бытовуха. Гаубичники в глухой отказ ушли, знать ничего не знают, ведать не ведают. Какой такой трактор-шмактор? Не на того, однако, напали.

— Повезло тебе, сержант, нашел я постового, который у вас документы проверял, не убили его, не ранили, и он вас вспомнил, времени немного прошло.

И не только милиционера он нашел, но и запись в журнале, куда записывали проходящую через мост технику. А там не только номер СТЗ, но и фамилия старлея осталась, теперь они не отвертятся. Но и наше слабое место он нашел — все ходил вокруг да около, как мы трактор обратно вернули? Но тут уже я уперся: встретили свой трактор на большой дороге, попросили вежливо его вернуть, и нам его отдали.

— Ну не верю я, что трактор вам просто так отдали! Не было такого на моей памяти, до стрельбы иной раз доходило.

— Так вы оружие наше проверьте, экспертизу проведите, мы из него последний раз стреляли пару месяцев назад.

— Экспертизу? Где я сейчас вам эксперта найду? Кстати, а почему так давно из личного оружия стреляли?

— Так мы же артиллеристы, у нас для стрельбы пушка есть. Точнее, была.

— Скользкий вы тип, сержант.

— Я — скользкий?!

Праведное возмущение в моем исполнении получилось не очень, но для кабинета провинциальной прокуратуры, надеюсь, сойдет.

— Скользкий, — подтвердил свое мнение прокурорский, — и вся компания ваша тесная у меня на подозрении остается, чего-то вы все не договариваете. Один под деревенского дурачка косит, второй вообще чуть что — моя твоя не понимай, а сам, между прочим, семилетку закончил, хоть и национальную. Остальные двое комсомольскими билетами клянутся, что все так и было, а глаза прячут.